Собственено, питерский знакомый в Живом Журнале повесил

Всероссийский обезьянник
Десять лет назад у Бородинского сражения тоже был юбилей. Я был тогда студентом и штудировал древнегреческие аористы. А в свободное от учебы время, преимущественно по выходным, часто участвовал в так называемых "обезьянниках" - выездах на природу в армейских нарядах минувших лет.
Самый главный всероссийский обезьянник, безусловно - Бородинский. Не всякий любитель одеться в историческую униформу может попасть, скажем, на Ватерлоо, в Булонь, Аустерлиц или в Швейцарские Альпы. На Бородино может попасть всякий - вот и едут, - себя показать и на других посмотреть.
Так получилось, что десять лет назад выехал я в Москву из Петербурга, в компании питерских военных историков. Собрались все - и "французы" и "русские", и "немцы". Военно-историческая ассоциация купила места в двух плацкартных вагонах, однако народу, естественно, было больше - многие присоединились к товарищам с опозданием и не были внесены в списки и оттого ехали "нелегально". Проводники не рискнули контролировать кто и по каким документам едет - полторы сотни молодых мужчин в разного рода униформе и с настоящим оружием, видимо, произвели на них впечатление. Как только поезд тронулся, проводники спрятались и не показывались до самой Москвы.
Я, к примеру, был одет и экипирован следующим образом: форма лейб-гвардии Финляндского полка на 1914 год - черная бескозырка с кокардой, гороховая гимнастерка с соответствующими галунами, черные шаровары и хромовые сапоги. Черный ремень с двуглавоорленой бляхой, патронный подсумок (с пачкой сигарет и полудюжиной холостых патронов), карабин Мосина, копаный, образца 1938 года, финка за голенищем. Четырехгранный штык к карабину я брать не стал - как нож его не использовать, а колоть в Москве никого не планировалось. В вещмешке - "сидоре" - нес армейский котелок, три литра водки, полкило сала, буханку ржаного, сигареты, мундир рядового Батальона Его Величества милиции на 1806 год и к нему: белые панталоны, подсумок, манерка и сухарная сума рядового. Шинель милиционера-ополченца того же наполеоновского времени я свернул в скатку, к которой приторочил кивер и тесак с темляком.
Одетых идентично было еще более десятка - все мои товарищи по полку. Представители других военно-исторических клубов одевались по своему. Несколько ребят ехало в форме Добровольческой армии Юга России времен Гражданской войны. Это производило сильное впечатление на публику уже на перроне. А с учетом того, что горячительное мы начали принимать еще там, и петь песни вроде: "Бронепоезд мчит со свистом на погибель коммунистам", можно понять бедных проводников.
Питие продолжилось в поезде. Лечь поспать все равно бы не получилось даже с учетом багажных полок, а потому "военные" стали кучковатся в кубриках вагонов и тамбурах, распевая песни и вспоминая минувшие дни. Кто-то рассказывал, как ходил в Ледовый поход, кто-то пугал обывателей по корниловским местам, кто-то травил про поездки на Ватерлоо или в Боснию, кто-то иные, но не менее интересные вещи. Из песен запала в память песня финских солдат времен Зимней войны с припевом "Ньет Молотофф!" (на финском языке).
Я присоседился на полочке с двумя униформистами - один был одет под толстого бара в цивильном, другой - в мундире полковника армейских егерей. Вели они следующий диалог:
- Однако, - сказал цивильный в пенсне, - ведь говорят же, князь Андрей, что война подобна шахматной игре?
- Да, Пьер, - отвечал князь Андрей, - только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, - сказал он, - что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них. Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
- Да как же нам выиграть войну? - всплеснул руками толстяк.
- Не брать пленных, - продолжал князь Андрей. - Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну - вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность - вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего - убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями пленных не берет.
К утру приезда в Москву в вагонном сигаретно-папиросном дыму можно было вешать топор, водка была выпита наполовину, в тамбурах прикладами винтовок и ружей были выбиты окна - для притока свежего воздуха. Несколько униформистов "уехали в Ригу" - очень сильно выпили и были неспособны самостоятельно передвигаться. От поезда воинство подразделениями дошло до Комсомольской площади и устроило в ожидании автобусов первый бивак. Стволы поставили в козлы, назначили часовых отпугивать бдительных обывателей, которые тут же начали приставать с вопросом "Не вернулся ли ГКЧП?" Кто мог отправился за провизией и напитками, кто не мог, упал прямо на асфальт, приклонив головы на скатки и сидоры.
Автобусы появились через час. А еще через два довольно утомительной дороги около двух сотен питерских милитаристов были на Бородинском поле. Жить нам предстояло на месте батареи Фуше, откуда маршал Даву атаковал Багратионовы флеши (их, конечно сразу же окрестили "плешами"). Ветхие армейские двенадцатиместные палатки были для нас уже расставлены военнослужащими срочной службы Таманской дивизии, которые смотрели на нас как на пришельцев из космоса. Они же сгрузили в штабеля дрова для бивачных костров. Все это было кстати, так как сразу же и на всю ночь зарядил дождь.
В протекающей палатке я переоделся в форму 1806 года, которую и не снимал до конца эпопеи.
Воскресное представление Бородинского сражения - не экспромт. Его репетируют. Репетиции - строевые занятия - являются основным делом униформистов на Бородинском поле до начала праздника. Батальон Его Величества милиции, в котором я имел честь служить, естественно, выделялся в строевой подготовке в самую лучшую сторону. Командовал нами мой школьный товарищ унтер-офицер Андрей Малинин, прозванный за фрунт и антураж "Полесандровым генералом" (от "ходить по лесам"). Особенно хорошо смотрелось со стороны, как он выговаривал нам перед строем и стучал своей тростью по нашим киверам - "Дуболомы, все надо делать не так!" Кстати, когда стучат палкой по киверу, этого не чувствуешь, а чувствуешь распирающую гордость за себя и товарищей-дуболомов, потому что подобные сцены привлекали внимание окружающих, в особенности молоденьких любительниц военной истории. Они изображали маркитанток и их было немало в лагере. Эти же девушки нас, кстати, и кормили чем Бог послал.
Не обошлось и без повреждений. При отработке сквозной атаки, один из рядовых, по прозвищу Мацист, видимо находясь в ступпоре от восторга, пропорол своим трехгранным штыком бок товарищу-"французу". За что был тут же бит. Мундир "француза" был изорван незначительно.
Но более хождения строем и выполнении ружейных экзерсисов запомнилась мне простая бивачная жизнь. В субботу к лагерю подтянулись все, кто не ехал на Бородино организованно. И, к моей великой радости, - мои товарищи из клубов, посвященных Второй Мировой войне. Эти прикатили на полуторке в компании мертвецки пьяных англичан - союзников русских в войне с Наполеоном, одетых красноармейцами. Они разбили отдельную палатку и было интересно смотреть, как фельдфебель вермахта ругался матом, а красноармеец что-то блеял по английски.
С их приездом для XIX-го века я временно сказался простуженным и большую часть времени проводил за лечением у красноармейского костра, упражняясь в английском языке, играя со взрывпакетами и дымовыми шашками, а также участвуя до утра в поисках потерянного по пьянке МП-38 (немецкий автомат, известный в народе как "шмайссер"). Автомат нашли к утру.
"Начинало светать, небо расчистило, только одна туча лежала на востоке. Покинутые костры догорали в слабом свете утра. Вправо раздался густой одинокий пушечный выстрел, пронесся и замер среди общей тишины. Прошло несколько минут. Раздался второй, третий выстрел, заколебался воздух; четвертый, пятый раздались близко и торжественно где-то справа.
Еще не отзвучали первые выстрелы, как раздались еще другие, еще и еще, сливаясь и перебивая один другой.
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась."
Мне сражение запомнилось удивительно солнечной погодой и превосходным настроением. Наш батальон изображал русскую легкую пехоту у батареи Раевского. С учетом того, что штуцера с кремневым замком успели изготовить не все, их заменили наши карабины, для которых предусмотрительные армейцы выдали по пять холостых патронов калибра 7,62 мм. У некоторых патроны были свои, и Полесандровый генерал приказал нам после расходования боекомплекта падать и изображать убитых. У меня патронов было одиннадцать и хватило их только на одну атаку, после которой французская линейная пехота несколько попятилась. Атаковать ее мы не решились из-за отсутствия у наших псевдоштуцеров штыков. По этой же причине не могли мы сколоть и прислугу французской пушки. Пришлось обстреливать ее издалека, но взять орудие не удалось. После пары залпов по нам картечью батальон понес тяжелые потери.
"Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из-за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно-радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
- Чиненка! - кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. - Не сюда! К пехотным! - с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
- Что, знакомая? - смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
- И цепь сняли, видишь, назад прошли, - говорили они, указывая через вал.
- Свое дело гляди, - крикнул на них старый унтер-офицер. - Назад прошли, значит, назади дело есть. - И унтер-офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот."
В отходящей цепи меня и "убило". Это произошло во время второй атаки, когда палить мне было уже нечем, и я с товарищем, Димой Алексеевым, по прозвищу Дефранс, картинно "умерли" от очередного пушечного залпа, предусмотрительно уронив кивера так, чтобы он мог служить подушкой и позволял наблюдать за полем.
Все бы ничего - лежим себе, жуем травинки, однако тут на батарею Раевского пошел в атаку французский 6-ой Гусарский полк, а ему навстречу поскакали Новгородские кирасиры и Литовские уланы. Они начали рубиться - так чтобы не порубать ненароком друг друга, лошади взбрыкивать, - и все это прямо над нами, "убитыми". Я где-то читал, что лошадь не может наступить на живого человека. Не знаю, кто написал это, но я на всю жизнь запомнил улыбку подковы в полуметре от своей головы.
Тем временем "не сходя с места и не выпустив ни одного заряда, полк князя Андрея потерял еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых."
Мои товарищи в "рядах пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты.
Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах."
Адреналин бил через край. К финалу разгорячение достигло максимума:
- Мы его оттеда как долбанули, так все побросал, самого короля забрали! - блестя черными разгоряченными глазами и оглядываясь вокруг себя, кричал солдат. - Подойди только в тот самый раз лезервы, его б, братец ты мой, звания не осталось, потому верно тебе говорю...
Князь Андрей, так же как и все окружавшие рассказчика, блестящим взглядом смотрел на него и испытывал утешительное чувство. "Но разве не все равно теперь, - подумал он. - А что будет там и что такое было здесь? Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю".
Redshon & Лев Толстой

Другие достойные вещи
8 сентября на Бородинском поле гуляют юбилей - 190 лет легендарному сражению. Собираются приехать праздновать даже патриарх Алексий II и президент Владимир Владимирович Путин. Полагаю, что с многочисленной свитой. А еще прогнозируется приезд около ста тысяч зрителей. И все это ради потрясающего воскресного шоу - выступления полутора тысяч энтузиастов-членов военно-исторических клубов России при полутора сотнях лошадей и двадцати орудиях.
Пресса, конечно, подробно расскажет о том, как проведут время на поле президент, патриарх, свита, сотоварищи. С их присутствием для баранов-журналистов сражение станет лишь декорацией. А отечественный обыватель, посмотрев на все это по телевизору, будет качать головой - "Вбухали кучу денег в ряженых и массовку, а зачем?"
Кто-то заработает деньги на общепите и обслуживании нужд гостей, кто-то спишет деньги на обеспечение безопасности и транспортировки первых лиц государства. Кто-то уже начислил себе деньги за труды по организации праздника и амортизацию Бородинского поля.
Между тем, вторичны на поле будут именно патриарх с президентом, а деньги выделенные правительством на организацию празднедства, как обычно дойдут до действующих лиц в виде драных палаток, тушенки и нескольких машин дров.
- До "солдат" и "офицеров" не дошло ни копейки, - сказал мне президент Военно-исторической ассоциации России Олег Валерьевич Соколов.
Соколов в русском военно-историческом движении играет роль аналогичную роли Гребенщикова в русском рок-н-ролле. Студентом он прочитал в 1976 году повесть Шарля Нодье "Инес де лас Сьеррас". Повесть о том, как несколько французских офицеров в эпоху испанской кампании оказались в заброшенном старинном замке, провели там ночь, увидели призрак и пережили массу приключений. И Соколову захотелось оказаться на их месте, почувствовать как это было, ощутить на себе мундир, видеть горящий ночью костер или факела - перенестись на 200 лет назад.
Он рассказал о своем порыве друзьям. Замок подходящий они нашли, достали в театральном прокате мундиры и появилась первая группа военно-исторической реконструкции. Через одиннадцать лет он с коллегами организовал униформистский поход по местам боевой славы 1812 года. Поход прогремел на весь СССР. Униформистов встречали хлебом-солью и звоном колоколов. Заговорила пресса - в стране как грибы стали появляться военно-исторические клубы. В феврале 1989 года клубы объединились в Федерацию, президентом которой стал Соколов. В том же году наших военных историков впервые увидела Европа - летом Олег Валерьевич вывез на празднование Великой французской революции свою 32-ую полубригаду.
На Бородино униформисты съезжаются с 1990 года, где и реконструируют эпизоды сражения. Это единственное место собирающее практически всех их без исключения вместе. С распадом СССР единая Федерация военно-исторических клубов развалилась.
Занятие военной реконструкцией просто разорительно - например, если покупать готовый простой мундир пехотинца с оружием и амуницией он обойдется более чем в 1000 долларов. Экипировка кавалериста, например французского кирасира в полной выкладке, - не менее 4000 тысяч.
Абсолютно все предметы униформисты делают своими руками из материалов которые покупают на кровные по рыночным ценам. Государству его военная история абсолютно до фени. Сам помню как я красил в ведре сукно, купленное у знакомого офицера в виде старой шинели, потом кроил его, потом шил мундир. Помню как распарывал старые юфтевые сапоги, чтобы из их кожи изготовить перевязи, патронные сумы, кивер и ранец. Помню как мой товарищ ковал в самодеятельной кузнице тесак для меня, а я отливал пуговицы и резал из жести чешуйки для подбородного ремня. Еще помню походы по лесам, чтобы найти заодно какое-либо оружие.
С оружием, кстати, тоже произошло неожиданное. Милиция с развалом страны отчего-то переключилась с ловли бандитов на военных историков. Милиционеры приходили к никогда не скрывавшимся от них коллекционерам, изымали историческое и коллекционное оружие, которое впоследствии просто пропадало в неизвестном направлении или подвергалось уничтожающей экспертизе. Равный милицейскому интерес к коллекциям редкого антикварного оружия испытывали и воры с бандитами. Историки оказались между двух огней.
Когда начались процессы, я в числе многих избавился от всех раритетов - и вовремя, один мой товарищ провел немало времени в сизо из-за своей великолепной коллекции (конфискована и пропала), другой мой близкий друг до сих пор под следствием из-за новодельного кремневого ружья. Видимо стражи порядка решили, что со стволом времен Отечественной войны 1812 года он социально опасен. Для кого опасен непонятно только?
Поэтому-то считаю я, что Бородинское сражение не декорация к приезду президента и патриарха, а наоборот, их приезд есть декорация к сражению. Ведь два первых лица в государстве увидят законопослушных своих налогоплательщиков-сограждан, которые за свои небольшие деньги устроили праздник для себя, для президента, патриарха, ста тысяч зрителей и всей страны. Да вдобавок и про историю отечественную напомнили - как им и не мешают старательно это делать воры и дураки.
- Мы вышли на тот уровень, - втолковывает мне Олег Соколов, - на котором двигаться дальше практически невозможно без внимания и помощи государства. Наши многочисленные обращения ко всякого рода чиновникам не дают никакого результата. Мы пытаемся объяснить, что движение служит развитию государственности, и пусть не все ребята занимаются русской армией, а французской или рыцарями XIV века, - это не важно, важно то, что на своих мундирах или доспехах они несут идеи доблести, верности своему знамени, традиции, чести - всего того, чего так не хватает современному обществу. Государство должно заявить, что кроме попсы, секса и наркотиков с пивом есть и другие достойные вещи.
Впрочем, одно государство наших военных историков давно оценило - Франция. Когда, к примеру, во французском посольстве узнали, что русские униформисты каждый год на Бородинском поле без формализма отдают воинские почести и французским солдатам, лежащим под обелисками, их военный атташе сразу начал ежегодно их навещать, а в этом году и посол явится.